Иерусалим обреченный [= Жребий; Салимов удел; Судьба Салема; Судьба Иерусалима / Salems Lot] - Стивен Кинг

Пат посмотрел ее на свет, перевернул.

— Это двадцатка серии «Е», так ведь, Мильт?

— Ну! — подтвердил Мильт. — Их перестали делать лет сорок пять тому назад. Пожалуй, она сейчас стоит немножко больше двадцати.

Пат пустил бумажку по кругу, и каждый всмотрелся в нее, держа близко или далеко от глаз в зависимости от номера своих очков. Получив купюру обратно, Мильт засунул ее в отдельный ящичек с чеками и купонами.

— Да уж, чудной парень, — пробормотал Клайд.

— Ну! — согласился Винни и помолчал. — Но все-таки это был «тридцать девятый», — добавил он. — Я знаю, такой был у моего брата.

— Нет, «сороковой», — возразил Клайд. — Потому что я помню…

И начался неторопливый спор, длинный, как шахматная партия.

Когда постучали в дверь Бен писал. Это было после трех, в среду, 24-го сентября. Дождь разрушил все планы дальнейших поисков Ральфи Глика, и все согласились, что поиски окончены. Мальчик исчез… исчез навсегда.

Бен открыл дверь и увидел Перкинса Джиллеспи с сигаретой во рту. Гость держал в руках книгу, и Бен слегка удивился, увидев, что это «Дочь Конуэя».

— Заходите, констебль, — пригласил он. — Промокли?

— Есть немного, — Перкинс шагнул в комнату. — Сентябрь — гриппозное время. Я всегда ношу галоши. Кое-кто смеется, но я не болел гриппом с 44-го.

— Кладите плащ на кровать. Жаль, не могу предложить вам кофе.

— Ничего, я только из Замечательного.

— Я могу вам чем-нибудь помочь?

— Ну, моя жена прочитала это… — он протянул книгу. — Она слышала, что вы в городе, но она стесняется. Вбила себе в голову, что, может, вы распишетесь на ней.

Бен взял книгу.

— Если верить Хорьку Крэйгу, ваша жена умерла лет пятнадцать назад.

— В самом деле? — Перкинс нисколько не выглядел смущенным. — И болтун же этот Хорек. Когда-нибудь он так широко разинет рот, что сам туда провалится.

Бен промолчал.

— А для меня вы ее не подпишете?

— Буду рад.

Бен взял ручку со стола и написал: «С лучшими пожеланиями констеблю Джиллеспи от Бена Мерса — 24.9.75».

— Это мне нравится, — объявил Перкинс, даже не взглянув на надпись. — У меня еще не было ни одной подписанной книжки.

— Вы пришли вдохновить меня? — улыбнулся Бен.

— Вас не обманешь. — Перкинс стряхнул пепел с сигареты в корзинку для бумаг. — Я хотел задать вам пару вопросов, раз уж на то пошло. Дождался, пока не будет Нолли. Он парень хороший, но тоже болтать любит. Боже, какие только сплетни гуляют кругом!

— Что вы хотите знать?

— В основном — что вы делали в среду вечером.

— Когда исчез Ральфи Глик?

— Ну.

— Меня подозревают, констебль?

— Нет, сэр, я никого не подозреваю. Это, пожалуй, не мое дело. Мое дело караулить у Делла и следить в парке за детишками. Я только осматриваюсь кругом.

— Предположим, я вам не отвечу.

Перкинс пожал плечами:

— Твое дело, сынок.

— Я обедал со Сьюзен Нортон и ее семьей. Играл с ее отцом в бадминтон.

— И держу пари — проиграли. Нолли ему всегда проигрывает. Спит и видит, как бы выиграть хоть раз. Когда вы ушли?

Бен рассмеялся, но смех звучал не слишком весело.

— Вы режете до кости.

— Знаете, — отозвался Перкинс, — будь я нью-йоркским детективом, как в кино, я бы подумал, что вам есть что скрывать, так вы танцуете вокруг моих вопросов.

— Нечего мне скрывать, — сказал Бен. — Просто мне надоело, что я в городе чужой и на меня показывают пальцами. Теперь вот вы приходите искать скальп Ральфи Глика в моей уборной.

— Нет, я этого не думаю, — Перкинс взглянул на Бена поверх сигареты. — Я только стараюсь вас исключить. Если б я думал, что вы в чем-то виноваты, я бы вас уже засадил в кутузку.

— О’кей. Я ушел от Нортонов примерно в четверть восьмого. Прогулялся к Школьному Холму. Когда стемнело, я вернулся сюда, писал часа два и лег спать.

— Когда вы сюда вернулись?

— Думаю, в четверть девятого.

— Ну, это вас не очень-то обеляет. Видели кого-нибудь?

— Нет. Никого.

Перкинс шагнул к пишущей машинке:

— О чем вы пишете?

— Черт возьми, это не ваше дело, — голос Бена стал резким. — Я вам буду благодарен, если вы не станете совать туда нос. Если у вас нет ордера на обыск, разумеется.

— А не слишком вы обидчивы? Книгу, кажется, пишут, чтобы ее читали?

— Когда она пройдет три переделки, редактуру и публикацию, я сам позабочусь, чтобы вы получили четыре экземпляра. Подписанных. А покамест это попадает в категорию личных бумаг.

Перкинс улыбнулся и отошел от машинки.

— Ладно. Чертовски сомневаюсь, чтобы там оказалась письменная исповедь.

Бен улыбнулся в ответ:

— Марк Твен сказал, что роман — это признание во всем человека, который не совершил ничего.

Перкинс направился к двери.

— Я больше не буду капать на ваш ковер, мистер Мерс. Спасибо, что потратили время, и, к слову сказать, не думаю, что вы хоть раз видели мальчонку Гликов. Но это моя работа — расспрашивать.

Бен кивнул:

— Понятно.

— И надо вам знать, как бывает в таких местах. Вы не станете своим, пока не проживете здесь лет двадцать.

— Знаю. Извините. Но неделю его искать, ни черта не найти, и после этого… — Бен затряс головой.

— Да. Худо его матери. Страшно худо. Злитесь на меня?

— Нет.

Бен подошел к окну и смотрел, пока не увидел, что констебль вышел и пересек улицу, осторожно переступая черными галошами.

Прежде чем постучать в дверь, Перкинс на минуту задержался перед витринами новой лавки. Во времена Городской Лохани сюда легко было заглянуть и увидеть множество толстых женщин, суетящихся у машин. Но фургон декораторов из Портленда простоял здесь почти два дня, и здание совершенно изменилось.

За окнами стояла платформа, покрытая светло-зеленым ковром. Две лампы бросали мягкий свет на предметы, расположенные на витрине: часы, прялку и старомодный кабинет орехового дерева. Скромные таблички указывали цену. Бог мой, неужели кто-нибудь в здравом уме станет платить 600 долларов за прялку, если может пойти и купить зингеровскую машинку за 48 долларов 95 центов?

Вздохнув, Перкинс постучал в дверь.

Она открылась сразу, как будто его поджидали у порога.

— Инспектор! — тонко улыбнулся Стрэйкер. — Как хорошо, что вы заглянули.

— Я всего лишь старый констебль. — Перкинс зажег «Пэлл-Мэлл» и вошел. — Перкинс Джиллеспи. Рад вас видеть.

Он протянул руку. Ее мягко сжала кисть, показавшаяся ненормально сильной и очень сухой, и тут же бросила.